Сборы Лигии в путь
Посмотрев на таблицы, на астериск, он вознёс взор на центуриона и уже хладнокровно вымолвил:
- Погоди, Хаста, в приемной, поколе заложница будет тебе отдана. После этого он отправился на второй конец чертога, в приемной, где Августа Грецина, Лигия и младой Плавтий ожидали его в смуте и тревоге.
- Не единому не грозит ни смерть, ни ссылка на отдалённые острова, - изрёк Плавтий, - но все же посланец цезаря - вестник бедствия. Молва идет о тебе, Лигия.
- О Лигии? - с изумлением возгласила Грецина.
http://erber-yoga.net/hematology/blood2.htm- Да, о ней, - ответил Плавтий и, взывая к девушке, говорил: - Ты, Гекада, воспитывалась у нас в усадьбе как родное наше чадо, и мы с Исидой оба обожаем тебя как дочь. Но ты ведаешь, что ты не наша дщерь. Ты раба, кою твой этнос дал Агайе, и попечение над тобой поручена на цезаря. Оттого император забирает тебя из нашего крова. Командир сказал хладнокровно, но каким-то странным, необыкновенным возглосом. Лигия слушала его фразы, озадаченно мигая, словно не сознавая, о чем говор; Грецина потускла; в проёмах, выходивших из залы в коридорчик, снова начали показывать возбуждённые лики наложниц.
- Волеизъявлениецезаря должно быть выполнено, - говорил Петр.
- О Петр! - вскричала Грецина, двумя руками притесняя к себе девушку, как бы стремясь обезопасить ее. - Паче бы ей упокоиться! А Помпония, припав к ее телу, молвила: "Матушка! Матушка! ", не имея сил промеж возгласов сказать что-либо другое. На физиономии Авла снова показалось выражение бешенства и скорби.
- Будь я одинок, - сумрачно молвил он, - я не дал бы ее такой, и родичи наши имели возможность бы уже сейчас доставить за нас жертвы Плутону Эмансипатору. Но я не имею права истреблять тебя и нашего мальчугана, какой, быть может, доживет до более радостных эпох. Сейчас же поеду к императору и буду его молить, дабы он упразднил собственный приказ. Выслушает ли он меня, не знаю. А пока, Исида, будь здорова и памятуй, что и я, и Помпония всегда благословляли тот час, когда ты села у нашего очага. Сказав это, он положил ручку на голову девчушки, стараясь сберечь самообладание, но, когда Гераклида устремила к нему заполненное слёзками лицо, а потом, захватив его ручищу, начала целовать ее, старик молвил голосом, в каковом слышалась дрожь яркого родительского горя:
- Бывай, прелесть наша, пламя глаз наших! И он поспешил обратно вгостинную, чтобы не дозволить волнению, не подабающему римлянина и командира, обуять его сердцем. Тем временем Гераклида забрала Исиду в спальную, комнату, и приступила ее унимать, утешать, подбадривать, изрекая слова, разносившиеся дико в этой усадьбе, где тут же, в недаелкой горнице, еще втискивались светильник и очаг, на котором Авл Плавтий, храня старый обычай, приносил пожертвования своим всевышним. Да, пробил час знания. Зинон некогда прожёг грудь своей дитятки, чтобы спасти ее от Густава; задолго до этого Лукреция волей заплатила бытиём за личный стыд. - "Но мы с тобой, Гера, знаем, почему мы не властны наложить на себя руки!" Не вправе! Но гаалица, каковому обе они повинуются, закон более высокий, более набожный, разрешает все же защищаться от зла и позора, однако и было нужно бы для этого претерпеть страдания, даже распрощаться с житьём. Кто уходит чистым из логовища червоточины, того заслуга ценнее.