Вся история началась с такого случая. Мне нужно было из Москвы ехать в 
Ленинград. У меня были билеты во второй вагон. Я пришел на Рижский вокзал, 
подошел к поезду, а первых трех вагонов в составе нет.
     Человек девяносто с чемоданами, детьми и провожающими ходят по перрону 
и ищут в недоумении эти три вагона. Я очень рассердился. И, поскольку имею 
отношение к отделу фельетонов, думаю "Сейчас пойду к "бригадиру поезда и все 
выясню!" Hо бригадира поезда я так нигде не нашел, поэтому пошел к начальнику
 вокзала и гневно, думая, что имею на это право, его спрашиваю: "А где бригадир 
поезда?". А начальние вокзала мне отвечает: "В первых трех вагонах..." В общем,
 так я от него ничего не добился.
     А ехали мы все - у кого были билеты в первые три вагона, в остальных 
вагонах: кто в тамбуре, кто стоя, кто сидя на своих собственных чемоданах.
     По возвращении из Ленинграда в Москву мой гнев не остыл, как часто бывает 
в таких случаях по прошествии времени. Я написал фельетон с указанием фамилий и
 номера поезда.
     Фельетон был опубликован в "Литературной газете". И вот тут, на мой взгляд, 
началось самое интересное. Мне пришло письмо от одного читателя из города Киева, 
который пишет: "Это все-ерунда по сравнению с тем, что произошло со мной на 
железной дороге. Прошу срочно приехать ко мне, расскажу - не пожалеете.
     Естественно, таких писем приходит много, поэтому я никуда не поехал. Hо, 
когда был в Киеве с концертами, решил все-таки зайти по указанному адресу. 
Hаписал же он мне - не пожалеете.
     Я не пожалел.
     В отличии от трех вагонов, которых не было в Риге, в Киеве к составу 
присоединили два девятых вагона. Hо-все пассажиры ведь нормальные люди, они 
же все умеют считать до девяти и все, у кого билеты в девятый вагон, понимают, 
что девятый вагон-это тот, ко- торый сразу после восьмого, а не тот, который 
перед десятым. Поэтому все дружно сели в первый девятый вагон.
     Очень удивленная проводница второго девятого вагона, в который не сел ни 
один человек, когда поезд тронулся, пошла к бригадиру поезда и сказала: "Мой 
вагон пустой". Бригадир тоже очень удивился, сказал: "Hаверное, что-то напутали, 
как всегда, в кассах". И дал радиограмму на следующую станцию продать билеты в 
девятый вагон.
     Все, кто купил билеты в девятый вагон на следующей станции, тоже были людьми 
нормальными и тоже умели считать до девяти. Поэтому дружно прибежали в первый 
девятый вагон.
     Проводница первого девятого вагона, у которой пассажиры давно пили чай и 
легли спать, в ужасе говорит: "Товарищи, вы откуда в таком количестве? У меня 
нет ни единого свободного места. Бегите скорей к бригадиру поезда-он в первом 
вагоне. Причем бегите скорее, поезд стоит всего три минуты. Пусть вас расселяют 
по свободным местам в первых вагонах".
     Поскольку поезд действительно стоял три минуты, боясь опоздать с вещами, 
детьми и провожающими пассажиры бегут наперегонки к первому вагону... Их 
встречает очень удивленный бригадир поезда и говорит: "Товарищи, вы откуда 
в таком количестве?". Они говорят: "Мы все из девятого вагона, там все двойники". 
Бригадир понимает, что он чего-то не понимает, но чего он не понимает, он еще 
не понимает. Поскольку поезд действительно стоит три минуты, он быстро расселяет 
их по свободным местам в первых трех вагонах и дает отправление поезду. 
     В ЭТО ВРЕМЯ проводница второго девятого вагона, в который по-прежнему не сел 
ни один человек, идет к бригадиру поезда и говорит: "Мой вагон пустой". Тот 
медленно сходит с ума. Hе верит ей, идет по поезду и видит, что вагон 
действительно пустой.
     Он начинает считать вагоны и выясняет ошибку. Когда у него отлегло от 
души, он вернулся в свое купе и решил исправить ошибку: дал радиограмму на 
следующую станцию отцепить девятый вагон.
     ДЕЛО БЫЛО HОЧЬЮ! Те, кто отцеплял, тоже были людьми нормальными и тоже 
умели считать до девяти. Поэтому они отцепили первый девятый вагон с мирно 
спавшими людьми и отвезли на запасной путь. После чего доложили бригадиру поезда.
     Тот наконец облегченно вздохнул и дал отправление поезду. А сам стал 
готовиться ко сну. Он, быть может, и заснул бы. HО...
     В ЭТО ВРЕМЯ проводница второго девятого вагона пришла к нему и говорит: 
"Мой вагон пустой..."
     Hе знаю, сошел ли с ума после этого рейса бригадир поезда, только мне эту 
историю рассказал человек, который ехал в первом девятом вагоне.
     Поздно ночью он вышел покурить. Курил, курил, курил, курил и думает: "Чего 
это мы долго стоим?". Опять закурил-курил, курил, курил, курил... Hаконец не 
выдержал, выглянул в окошко, а ни спереди, ни сзади вагонов нет. Голая степь, 
луна и запасной путь...
     Когда он рассказал мне эту историю, я так долго смеялся, особенно когда 
он рассказывал, как он всех будил и они в чем мать родила выскакивали и пытались 
понять, где это они находятся, что он даже обиделся на меня и сказал: "Вы зря 
смеетесь - в этом нет ничего смешного. Между прочим, мы все в это вагоне ехали 
по туристическим путевкам в Венгрию!..."

     В хрущевскую эпоху улучшения жилищных условий населения в  Ленинграде
решили построить крематорий. Провели открытый конкурс проектов, и  победил
немецкий проект. То ли сказалось низкопоклонство перед заграницей, то ли у
немцев больший опыт в строительстве крематориев. А вернее всего, что  отцы
города воспользовались возможностью съездить за казенный счет в Германию -
для обмена опытом по данному вопросу и получить взятки в дойчмарках.
     Отгрохали - праздник для глаз. Газоны зеленые, корпуса  белые,  труба
квадратная  -  последнее  слово   современного   архитектурного   дизайна.
Произнесли речи о пользе международного сотрудничества и заботе  партии  о
народе, разрезали под аплодисменты красную ленточку - торжественно пустили
в эксплуатацию еще один объект семилетки.
     Но  сам  собой  покойник  ведь  в  трубу  не  вылетит.  Надо  набрать
соответствующий персонал.
     А это оказалось отнюдь не просто. Смерть - дело  житейское,  так  что
хороших кладбищ на всех тоже не хватало. Обычный же могильщик - он  вполне
соответствует беспечному пьянице из Шекспира, минус поправка на британскую
цивилизованность. Он мелкий вымогатель со следами дружеского  мордобоя  на
лице,  всем  обликом  напоминающий,  что  надо  дать  ему  на   водку.   И
погребальной торжественности  на  нем  видно  не  больше,  чем  на  еже  -
гагачьего пуха. Напротив: замызганным  ватником  и  лопатой  в  мозолистых
руках он как бы обвиняет клиентов, что он - пролетарий за работой, а они -
нарядно одетые  бездельники,  эксплуатирующие  его  труд.  Это  создает  у
посетителей чувство классовой неполноценности и потребность откупиться  от
справедливой неприязни пролетария могилы. Что последнему и требуется.
     Для  крематория  было  приказано  набрать  приличных  молодых  людей,
желательно со специальным образованием. Управление коммунального хозяйства
интересуется - это ж какое такое специальное образование? вы что имеете  в
виду  -  духовную  семинарию?  Отвечают:  без  дурацких   намеков!   ну...
психологический факультет университета, например... или Институт  культуры
имени Крупской - это имя, вроде,  обязывает  знать,  как  приличных  людей
хоронят; на худой конец - культпросветучилище, что ли.
     Примечательно, что сразу вслед за этим указанием в  Университете  был
открыт психологический факультет.
     Ну что. Набрали молодых и интеллигентной внешности юношей и  девушек.
Положили им зарплату с надбавкой за вредность. В  кочегары  взяли  имеющих
свидетельство на право работы в котельных с жидким топливом -  все  бывших
инженеров и учителей.
     В Ленинградском управлении культуры создали отдел советского  обряда.
Сочинили тексты прощальных речей - несколько  образцов:  для  заслуженных,
для безвременно усопших, по возрастным категориям и социальной значимости.
Главлит тексты проверил, отдел культуры Обкома партии утвердил.
     И стали принимать население.
     И  действительно,  народ  был   доволен.   Принимают   покойников   с
провожающими - все чистые,  трезвые,  в  черных  костюмах,  не  матерятся.
Декламируют  церемонию  с  концертными  интонациями.  Правда,   скорби   в
персонале маловато. Но,  знаете,  от  них  тоже  нельзя  сплошных  рыданий
требовать, у них работа... скорбь представляет посещающая сторона.
     И мзду ведь не принимают, вот что. Ну совершенно в лапу не берут; это
у них - ни-ни.
     Но мы не только о грустном, мы и о веселом. У одной престарелой  четы
случилось  огромное  и  радостное  волнение  -  они  выиграли  в   лотерею
автомобиль  "Москвич".  Они  позвали  родственников  и  отпраздновали  это
событие. До этого у них, у пенсионеров, и велосипеда-то не было.
     Радость, как в жизни часто случается, пришла слишком  поздно.  Потому
что муж выпил водки, попел с гостями песен, показал всем выигрышный билет,
и ночью умер.
     С этим государством не надо играть в азартные игры.
     Таким  образом  жена  осталась  наследной  вдовой.  Естественно,   ей
хотелось сделать для усопшего мужа все, что она еще могла.  И  она  решила
его в торжественной и скорбной обстановке кремировать.
     Она сняла с книжки все их небольшие  деньги,  всем  заплатила,  везде
договорилась, одела его в единственный новый костюм, в  котором  он  вчера
буквально пел за столом... И в крематории над ним произнесли  печальное  и
высокое прощание. И тело в гробу бесшумно опустилось вниз, в  преисподнюю,
чтобы, пройдя бушующий очистительный огонь, вознестись с прозрачным  дымом
к голубым небесам.
     А после скромных поминок дома,  поплакав,  она  поставила  на  видное
место его фотографию и стала мыть пол, протирать  пыль  и  наводить  везде
порядок... Так и не успели мы,  милый,  поездить  с  тобой  в  собственном
автомобиле. Ушел ты, и зачем теперь мне одной обеспеченная старость.
     Кстати об автомобиле. Где лотерейный билет. Она  лезет  в  коробку  с
документами, но там его нет. В сумочке тоже нет. И в его бумажнике нет.  В
тумбочке нет, в книгах нет. Нигде нет билета!
     Вдова вытирает холодный пот и начинает перерывать весь дом.  Все  уже
летит вверх дном: нету выигрышного билета!!!
     На ее горестные крики и стоны прибегают соседи сверху и снизу, кто  с
валерьянкой, кто с валидолом и  прочими  успокоительными  средствами:  как
убивается... несчастная! Ой, да куда же ты подевался!  голосит  вдова,  да
еще  недавно  рученьки  мои  тебя  держали,  пальчики  мои  тебя  гладили,
глазоньки мои насмотреться не могли!.. Душераздирающие тексты.
     Они  ее  отпаивают   лекарствами,   сбрызгивают   водой,   обмахивают
полотенцами, и она рассказывает им сквозь всхлипы  свою  трагедию.  И  все
ахают и сокрушаются: не может быть!.. он еще найдется!..
     Вдова обзванивает всех знакомых и родственников, которые  заходили  в
дом на праздник и поминки: простите...  вы  случайно  с  собой  лотерейный
билет не прихватили? Пропал...
     Одни  жутко  сочувствуют,  другие  немного   обижаются,   но   никто,
естественно, не признается. Вы что, говорят, нас подозреваете?
     Она заявляет  в  милицию:  так  и  так,  пропал  лотерейный  билет  с
выигранным автомобилем "Москвич".  Нет,  никого  не  подозреваю,  но  могу
перечислить всех, кто мог его взять.
     Милиция составляет список ее друзей и  родни  и  начинает  трясти  по
одному:  вызывает  для  снятия  свидетельских  показаний.  Все,   конечно,
отрицают наотрез: не брали, и все тут.
     Таким образом несчастная вдова оказывается без выигрыша, без друзей и
без родственников, потому что они унижены и  оскорблены:  понятно,  у  вас
горе, вы не в себе, но есть же границы... у нас тоже  самолюбие,  в  конце
концов.
     А средства у нее к существованию - пенсия пятьдесят рублей.  И  через
пару дней, страшно постарев и похудев, она начинает отбирать мужнины  вещи
на продажу: пару рубашек поновее, зимние ботинки, пальто...  И  совершенно
невольно думает, что вот за новый костюм, в котором его  похоронили,  дали
бы в комиссионке рублей сто. Вспоминает, как костюм хорошо сидел, как  муж
пел в нем за столом...
     И вдруг с невероятной ясностью ей высвечивает, как муж дает  всем  по
кругу посмотреть  лотерейный  билет  и  после  аккуратно  удвигает  его  в
нагрудной карман пиджака! А перед сном - перед вечным  сном!..  -  повесил
пиджак в шкаф. И больше билет она не видела. И карман этот не проверяла  -
в нем ведь обычно никогда ничего не было.
     Задыхаясь от непоправимости случившегося, она впервые за  десять  лет
хватает такси и мчится в крематорий. И там ей выдают урну с прахом.
     Она обливает прах немыми слезами и везет домой. Ставит урну на стол и
бесконечно на нее смотрит; шепчет и трясет головой.
     А назавтра везет собранные вещи в  комиссионку.  Высидев  очередь  на
стульях,  сдает  все  на  ничтожную  сумму.  И,  сдав,  как  все  женщины,
независимо от возраста, положения и семейных обстоятельств, идет побродить
по этому магазину. Поглазеть на тряпки...
     Ну, Апраксин Двор  большой,  барахла  много.  Из  женских  залов  она
переходит в мужские, мечтает, сколько хороших вещей они могли  бы  купить,
если бы не устраивали никакого праздника с выпивкой,  а  получили  выигрыш
деньгами... а лучше  -  взяли  машину,  и  продали  ее  -  это  тысячи  на
полторы-две  дороже!  И  свитера  теплые,  и  туфли  чешские,  и   костюмы
красивые... интересно, сколько все-таки наш костюм мог тут стоить?  А  вот
как раз похожий висит...
     Смотрит она этот черный костюм... похож, только  наш  был  поновее...
девяносто рублей. Погодите... ощупывает. Нет, ну  точно  такой!..  Смотрит
брюки: она их сама подкорачивала, и ленточки перешивала... ее ленточки! ее
строчка! Пиджак: пуговицы она пришивала и укрепляла накрест! Господи...
     Дрожащими руками она надевает очки и читает  бирку.  Костюм  сдан  на
комиссию в следующий день после похорон.
     Не веря себе и происходящему, она запускает руку в  нагрудный  карман
пиджака и вынимает оттуда лотерейный билет.
     Номер она наизусть хорошо помнит. Этот номер.
     Продавщица спрашивает:
     - Бабушка, вам плохо?
     Да сердце что-то... Можно ли посидеть где тут.
     Посидела она, отдышалась, упрятала билет в ридикюль  поглубже.  Глаза
бессмысленные, на щеках румянец выступил,  и  улыбка  плавает  странная...
отвлеченная такая улыбка.
     С одной стороны, ей бы теперь  с  этим  билетом  бежать  подальше  от
магазина - на всякий случай. С другой стороны, соображение к ней  медленно
возвращается, и она  пытается  уложить  в  голове,  как  же  здесь  костюм
оказался. И это она у продавщицы спрашивает.
     Продавщица  пожимает  плечами  -  этим  занимается  приемка,  нас  не
касается; а что? А то, что это костюм моего покойного мужа, в котором  его
как раз за день до приемки костюма похоронили.
     Кого? В чем? За день до чего? Посетители с интересом  прислушиваются,
остановились. Продавщица  меняется  в  лице  и  быстро  уводит  бабушку  в
подсобку. Наливает ей воды, сажает на стул и звонит в приемку: поднимитесь
сюда быстро, быстренько!
     Заходит  заведующий  приемкой:  золотые  часы,   итальянские   туфли,
английский  костюм.  Бабушка  повторяет:  как  это  может  быть?  Он   ей:
невозможно,  вы  спутали.  Костюм  советский,   импортный?   Вот   видите:
"Ленодежда",  расхожий  стандарт,  да  их  тысячи  таких.  Она:  ленточки!
пуговицы! Хорошо, предлагает, пройдемте посмотрим вместе.
     Смотрят: нет этого костюма. Сотня висит, а этого нет. Видите, говорит
заведующий, вам показалось. Вот черный, и вот, и вот...  ну?  Не  этот?  Я
понимаю, вы в потрясении, такое горе, и вам почудилось... это бывает.
     Старушка белеет и пошатывается: понимает,  что  это  был  сон  наяву,
желанный сон... Она лезет в ридикюль  -  и  видит,  что  лотерейный  билет
исправно лежит на месте!
     В полном  ошизении,  прижимая  драгоценный  ридикюль  к  груди  двумя
руками, чудом не попав под машину, она прибредает домой.  Закрывает  дверь
на все запоры. Проверяет задвижки форточек и  задергивает  шторы.  Думает,
прячет урну с прахом в тумбочку и закрывает на ключ. И только  после  этих
мер безопасности извлекает из ридикюля  сказочный  билет,  кладет  посреди
стола и придавливает уголком утюга.
     И сутки боится отвести от него глаза, чтобы он не исчез.  Колет  себя
булавкой и звонит по телефону всем подряд - здоровается и, услышав  ответ,
вешает трубку: боится, что она сошла с ума. Убедиться, значит, что  ей  не
чудится.
     Через сутки успокаивается  в  каком-то  равновесии,  вспоминает  -  и
звонит в милицию: спасибо, не беспокойтесь, билет нашелся.
     Следователь: вот видите! Что ж  вы,  бабуля,  это  не  шутки  -  всех
взбаламутили!  А  вам  известно,  что  за  ложное   заявление   полагается
ответственность перед законом? Где же вы его нашли?
     А в нагрудном кармане костюма мужа.
     Ну! Что же вы - раньше посмотреть не могли?!
     Да как же я могла, он был в магазине.
     В каком магазине?
     В комиссионном.
     Хорошую бы покупочку кто-то совершил, а! Как же вы так невнимательны,
сдавая вещи, даже карманы не проверили?
     Да я его и не сдавала.
     Как? А кто сдавал?
     Да я и не знаю.
     То есть как?
     Да его в этом костюме похоронили.
     Что? А?..
     Вернее, кремировали.
     Подождите, подождите... что-то я не понимаю! А  билет  кто  в  карман
положил?
     Да он сам и положил.
     Так, ясно: тронулась бабка с двойного горя.  Но  у  следователя  свой
интерес: дело закрыть. Приезжайте, говорит, забрать ваше заявление.
     Она  приезжает:  показывает   билет,   хихикает   и   плачет.   Чудо,
рассказывать порывается, Господь явил: билет дал в руки, а  костюм  забрал
обратно.  Следователь  начинает  невольно  заинтересовываться:  значит,  в
комиссионке? В какой? А, Апраксин Двор; знаем  такой,  знаем...  Говорите,
висел, а потом из приемки к вам пришли, а потом  уже  не  висел.  Так-так;
хорошо; возьмите-ка вот этот листок и напишите по порядку все, что с  вами
в магазине было.
     Следователь отправляет практиканта в  Апраксин:  переписать  там  все
имеющиеся в наличии мужские костюмы, подходящие для похорон - кто и  когда
сдавал, кто принимал. А сам дует прямо в крематорий.
     А  там,  в  рабочем,  так  сказать,  подвальном  помещении  видит  он
интереснейшую обстановку. Оплаканные покойники лежат в стеллаже у  стенки,
готовые предстать пред Вседержителем нашим в таком виде, в каком и явились
на сей свет: безо всяких, то есть, суетных подробностей  в  виде  одежд  и
гробов.
     А у стены напротив сложены аккуратно штабели разнообразных  гробов  и
тючки с одеждой. Приготовлены.
     Посередине, в проходе, стоит теннисный стол, и обслуживающий персонал
играет на нем в пинг-понг. На вылет. Двое играют, остальные курят  и  пиво
пьют, ждут своей очереди.
     А надо всем этим кладбищенским покоем, в довершение  картины,  летает
зеленый попугай и лузгает семечки.
     Это, значит, интеллигентные крематорщики наладились все,  что  можно,
пускать на продажу. Внедрили свой вариант утилизации вторсырья. В  порядке
посильной помощи текстильной и деревообрабатывающей промышленности.  Закон
физики: круговорот вещей в природе.
     Потом они мотивировали: больно  смотреть,  как  добро  пропадает  без
всякой пользы - а ведь людям еще понадобится! Вот после этой  истории  всю
первую команду ленинградского крематория и посадили в полном составе.
     А  комиссионщики,  что  характерно,  отмазались:  никакого   сговора,
никакого краденого, знать ничего не знали, какой ужа!
     Да; а ведь хорошее, вспоминают, было качество обслуживания.

     О старый Ленинград, коммуналки  Лиговки  и  Марата!  Только  врачи  и
милиция знают изнанку большого  города.  Какие  беспощадные  войны,  какие
античные трагедии. Не было на них бытописателя, запрещена была статистика,
и тонут в паутине  отошедших  времен  потрясающие  душу  и  разум  сюжеты:
простые житейские истории.
     Не любил старичок шума. Тихонький и ветхий.  Раз  в  неделю  ходил  в
баньку, раз в месяц стоял очередь за пенсией. Смотрел телевизор "Рекорд" и
для подработки немножко чинил старую обувь.
     И жил в той же квартире, пропахшей стирками и кастрюлями,  фарцовщик.
Как полагается фарцовщику, молодой,  наглый  и  жизнерадостный.  Утром  он
спал, днем фарцевал,  а  после  закрытия  ресторанов  гулял  ночь  дома  с
друзьями и девочками. Они праздновали свое веселье и занимались сексом,  и
даже групповым.
     С этим развратом старичок, ветеран  всех  битв  за  светлое  будущее,
как-то мирился. Хотя чужое бесстыжее наслаждение способствует неврастении.
По морали он был против, но по жизни мирился. А  что  сделаешь.  Фарцовщик
здоровый и нахальный.
     А вот что музыка до утра ревела и танцы топотали, это старичка сильно
доставало. Сон у него был некрепкий, старческий; да хоть бы и крепкий, рев
хорошей аппаратуры медведя из берлоги поднимет.
     Будь наш старичок медведь, он бы им,  конечно,  давно  скальпы  снял.
Покрошил ребрышки. Но сила была их, и поэтому он  только  вежливо  просил.
Мол, после двадцати трех часов по постановлению Горсовета прошу  соблюдать
тишину. Обязаны выполнять, люди спать должны.
     Сначала  он  активно  протестовал,  требовательно,  но  ему   щелкали
небрежно по шее, и он притих. Пробовал и милицию вызывать, но  с  милицией
они договаривались дружески, совали в лапу,  подносили  стакан,  подвигали
обжимать девок, и та миролюбиво отбывала. По отбытии старичка слегка били.
Не били, конечно, а так, трепали.  Для  назидательности.  Чтоб  больше  не
выступал.
     Прочие соседи вмешиваться боялись. Порежут еще  эти  бандюги.  А  так
выпить  угостят.  Старичок  же  не  пил.  Он  был  старого  закала,  очень
порядочный. И несгибаемый. И жил, главное,  через  стенку,  весь  звуковой
удар на себя принимал: каблуки гремят, бляди визжат,  диваны  трещат  -  и
музыка орет. Спокойно ночи.
     Постучать в стенку тоже нельзя - в лоб получишь. Так он избрал  такой
способ сопротивления. Он садился в коридоре на  табуретку,  под  лампочку,
между кухней и туалетом. И  когда  кто-нибудь  туда  шел,  старичок  делал
замечание:
     - Прошу вас перестать  шуметь,  пожалуйста.  Иначе  я  буду  вынужден
принять меры. Я вас предупреждаю.
     Он с изумительной настойчивостью это повторял, и  к  нему  постепенно
привыкли, как  к  говорящему  попугаю.  Пьяные  не  обращали  внимания,  а
потрезвей иногда откликались: "Добрый вечер, дедуля; конечно".
     Уснуть это старичку, разумеется, не  помогало,  но  помогало  уважать
себя. Потому что не смирился, не дал себя  запугать,  но  в  культурной  и
безопасной форме продолжал противостоять безобразию  и  бороться  за  свои
права. Мирный Китай делал  агрессивной  Америке  четыреста  сорок  седьмое
серьезное предупреждение, и сосуществование различных систем  продолжалось
своим чередом.
     Вот он дежурит на своем тычке, а один гость в ответ:
     - Да пошел ты на ..., старый хрен. Не свисти тут.
     Старичок побелел и повторяет:
     - А я вам говорю - чтоб прекратили шум!
     А гость пьяной губой шлепает:
     - Ссал я на тебя. - И, глумливо не  закрывая  дверь,  журчит  мерзкой
струей в унитаз.
     Старичок прямо затрясся, зазаикался:
     - Хам. Подонок. Мерзавец. Стрелять таких.
     - Чего-чего-о? - И пьяный его пятерней в лицо, пристукнул  головой  о
стенку.
     Старичок заплакал от бессильного унижения.
     - Последний раз, - плачет, - предупреждаю! - И кулачок сжал.
     "Он глист  плешивый",  -  слюнявит  гость  и,  скрывшись  в  комнате,
прибавляет музыку. И хохот оттуда: "Наш герой на посту!.."
     Ружье  отнюдь  не  висело  в  первом  акте  на  стене.  Оно  валялось
разобранное на  антресолях  лет  тридцать.  Старичок  долго  извлекал  меж
пыльного барахла чехол,  балансируя  на  стремянке.  На  кухне  из  одного
соседского столика вытащил наждачную шкурку, из другого - масло для смазки
швейной машинки. И стал чистить ружье, не торопясь. Может, у них пока  все
и стихнет... Но там не стихало. Так что  он  смазывал  ружье  и  заводился
пуще, сатанел сверх предела.
     Собрал, пощелкал. Вложил два патрона. Долго  хранились,  но  в  сухом
месте. А может, и не сработает... И отправился на свою табуреточку.  Ружье
к стенке поставил, заслонил створкой кухонной двери.
     И когда эта падла снова поволоклась  в  туалет,  старичок  одеревенел
весь, напрягся и фальцетом пискнул:
     - Я вас в последний раз предупреждаю!
     Да вали ты во все места, рыгнул гость.
     Старичок драматически наставляет свою двустволку:
     - Не смейте меня оскорблять! В самый последний раз!! Предупреждаю:  я
буду стрелять!!
     "Да я т-тебя, старый козел вонючий..."
     - Я тебя предупреждал! Я тебя предупреждал!
     Ну, и нажал. Грохот, дым! Я тебя предупреждал!
     Ну, и нажал. Грохот, дым! Того через весь коридор отшвырнуло - в упор
ему засадил два заряда в брюхо. Вполне годные патроны оказались.
     Когда приехали, он уже, конечно, остывать начал. Какая скорая  помощь
- все уже сделано: вместо живота дыра. Кругом  толпа  охренелая,  старичок
сжался на табуретке, вцепившись в ружье. И на вопрос:
     - За что ты его макнул-то, папаша? - раскачивается и повторяет:
     - Я его предупреждал; я его предупреждал; я его предупреждал.

     Это  неправда,  если  говорят,  что  у   вахтеров-охранников   оружие
допотопное и стрелять они из него не умеют и боятся.  Вот  у  Ворот  порта
работал себе всю жизнь один охранник, по хворости  здоровья  приспособился
сутки через трое греться у  батареи,  проверял  пропуска  и  пил  чай  под
репродуктором. Безвредное, в сущности, создание, хотя и склочное.
     И  вот  проходит  днем  один  из  начальства.  Охранник  его   что-то
спрашивает. Тот идет молча. Охранник его хватает за рукав. Тот  вырывается
и посылает его. Охранник цепляется и орет. Начальник рявкает и сулит кары,
уходя. Охранник гонится, но он хроменький, и тот удаляется.
     Охранник вопит:
     -  Стой!!!  -  Хватается  за  старинную  потертую  кобуру  на  ремне,
вытягивает облезлый военной эпохи ТТ (прекрасная,  кстати,  была  машина),
дергает затвор: - Стой!!!
     Начальник оглядывается, резко ускоряет шаг - и  получает  пулю  точно
промеж лопаток.
     Время обеденное, народ по территории туда-сюда ходит. То есть уже  не
ходит, а остановился на выстрел и смотрит. И ближайший мореман охраннику:
     - Ты чего?..
     Баба заполошная:
     - Уби-или!
     Мореман - на охранника. У охранника глаза белые, слюна кипит -  шарах
мореману под узел галстука!
     - А-а!! Суки, гады, падлы! Все сволочи!!
     Народ врассыпную за углы и в подъезды.  Охранник  садит  навскидку  -
гильзы отщелкивают: один споткнулся, второй сковырнулся  -  и  все  чисто.
Вымерло поле боя.
     На выстрелы бежит милиционер из здания:
     - Стой! Бросай оружие! - А тот хрипит: "Всех перестреляю!"
     Шарах милиционер над пряжкой ремня! - лежит милиционер.
     Народ в окна глазеет - шарах через стекло!  присели  у  подоконников.
Телефоны накручивают: стрельба, налет, диверсанты, трупы! Мчатся газики  с
милицией, гремят в мегафоны - охранник  озирается,  выбегает  на  тротуар,
хватает какую-то проходившую девку и, прикрываясь ею, как  в  гангстерском
кино, начинает отстреливаться. Выглядит все как чистый Голливуд!  Милиция,
укрываясь за машинами, внушает: "Вы  окружены!  Сопротивление  бесполезно!
Сдавайтесь!" А он палит по  всем  силуэтам  в  пределах  видимости.  У  ТТ
прицельная дальность сравнительно неплохая.
     Вот  вам  простой  советский  охранник.  У  него  было   четырнадцать
патронов. Две обоймы. Он тринадцать раз выстрелил и тринадцать раз  попал.
Трое убитых на месте и десять раненых, из них еще двое умерли в  больнице.
И последнюю пулю пустил себе в висок.
     По скорой семь машин кинули, летели потом под сиреной, как санитарная
автоколонна, население балдело: не то учения, не то стихийное бедствие.
     Так  что  потом  оказалось.  Ему  квартиру  должны  были  дать.   Лет
пятнадцать ждал, как водится. Очередь подошла  -  и  опять  дали  другому.
Потом - еще одному блатному. Квартирный вопрос вообще сильно нервирует, он
озверел. Дома пилят, жена больная, дети взрослые, строят планы и мечтают о
новой просторной жизни. Он закатил на месткоме скандал, ему пригрозили  за
давнюю попойку вообще снять с очереди, может увольняться и жаловаться -  а
тот из начальства как раз был председателем жилкомиссии. Они  в  проходной
слово за слово и схлестнулись: "Не дашь квартиру? - Да пошел ты!.. - Ну  я
тебе покажу!" И показал.
     А ту девицу, его заложницу, привезли в милицию  и  два  часа  снимали
показания: где шла, что видела, что слышала,  как  была  схвачена,  да  не
знала ли его раньше, и прочее. Дали подписать и отпустили с Богом.
     Отошла она сто метров и села на асфальт, потеряла сознание.  Приехали
- все по нулям, поздно. Заинтубировали, стукнули, качали - какое  там,  не
откачали. Инфаркт,  умерла  на  месте.  Двадцать  два  года.  Не  потянула
сердечно-сосудистая система такого стресса.

     Пятый  дивизион  Ленинградской  милиции  был  не  самый  боевой.   Он
специализировался по охране кладбищ и памятников. Покойники же, равно  как
и памятники им, народ в принципе спокойный и к бесчинствам не склонный. По
пустякам не беспокоят, и взяток не дают. Поэтому милиционеры скучали.
     Подхалтуривали слегка, конечно.  Цветы  с  могил  продавали,  реже  -
могильные плиты в новое владение. И тихой их  службе  коллеги  завидовали:
вечная тишина, свежий воздух, от выпивки никто не отвлекает.
     Особенно завидовали дежурящим  на  Пискаревском  кладбище.  Там  один
сержант  очень  хороший  промысел  сообразил.  Вечером,   после   закрытия
мемориала, идет он к  скорбящей  Матери-Родине,  снимает  сапоги,  снимает
штаны, берет сачок и лезет в фонтан перед ней. И тщательно тралит. А в тот
фонтан интуристы весь день кидают на прощание монеты.  Глупый  обычай,  но
прибыльный. Ефрейтор на атасе  стоит,  рядовой  горсти  мелочи  в  мешочки
пересыпает. Потом брат рядового, летчик на линии  Ленинград  -  Хельсинки,
летит с портфелем рассортированной валюты (экипажи-то не  досматривают)  и
закупает на все колготки. Жена  ефрейтора,  продавщица,  продает  их  мимо
кассы. Прибыль поровну. Такой сквозной  бригадный  подряд.  Быть  сержанту
генералом!
     Процедура отработана. После ловли рядовой  бежит  за  водкой,  они  в
дежурке принимают, согреваются и скрупулезно считают  в  кучки:  финмарки,
бундесмарки, пятисотлировики и полудоллары. Выпьют,  закурят,  и  считают.
Очень были службой довольны.
     Только сортира в дежурке не предусмотрено. А в общественный  -  ночью
под дождиком - далеко и неохота.  А  тут  сержанту  в  полночь  приспичило
по-большому.
     Вышел он: темь глухая, дождь шуршит; зашагнул  в  какую-то  могильную
чащу,  присел,  полы  шинели  на  голову  -  Господи,  помоги  мне  удачно
отбомбиться. Употребил по назначению газетку "На страже Родины" - а встать
не может.
     Он дергается, а его сзади с нечеловеческой силой тянут  вниз.  И  тут
где-то далеко за кладбищем часы бьют двенадцать ударов...
     Заверещал несчастный от ужаса, заупирался - но нет ему  ходу.  Гнетет
его к сырой земле потусторонняя воля.  Осквернил  святое  место,  оскорбил
прах - и костлявой рукой влечет его к  себе  покойник.  Ни  вырваться,  ни
вздохнуть, и оглянуться нельзя - жутче смерти.
     Через полчаса вылезли подчиненные:  куда  запропастился?  Ни  зги  во
мраке, и только собака скулит в кустах гибельным воем. Цыц ты! Скулит.
     Подходят: это сержант сидит и скулит,  глаза  зажмурены,  уши  руками
зажал - а полой  шинели  прочно  наделся  на  сломанное  острие  могильной
оградки за спиной.
     Окликнули - скулит. Отцепили, подняли - скулит.
     Привели в тепло, застегнули штаны - скулит.  Влили  в  него  водки  -
крякнул, и дальше скулит!
     Сначала они, сообразив, что к чему, ржали до колик, потом испугались,
потом надоело: хорош, мать твою, все! А он скулит.
     Утром на смене доложили и вызвали  скорую:  сдали  его  психушниками.
Пусть теперь им поскулит, полечится.
     Как пелось тогда - "Наша служба и  опасна,  и  трудна,  и  на  первый
взгляд как будто не видна".
     А не фарцуй на милостыню с  кладбища,  не  гадь  на  могилы.  Или  по
крайней мере не пей на службе. Пей, но в меру.
     Все-таки у него, видно, совесть нечиста была.

     Был в Ленинграде вполне известный  актер  Зиновий  Каморный;  как  бы
почти звезда полупервого ряда на вторых ролях. Такой  стройный,  красивый,
дерзко-обаятельный  -  часто  снимался  в  ролях  всяких   белогвардейских
поручиков или преступников с привлекательной порочностью.
     Девицы там висели гроздьями и дрыгали ногами. Это  дело  он  понимал.
Такой советский плэйбой, душка-киноартист.
     И хороший, кстати, актер!  Мог  бы  карьеру  возвести.  Но  керосинил
по-черному, штопором в брызги: от запоев лечился.
     Жена с ним не выдержала, ушла. Он ее метелил дико. Как нажрется,  так
и коммуниздит. Или по знакомым скрывалась, или  в  травме  лечилась;  куда
же... Его адресок на скорой и в милиции уже знали.
     И вот он набанкетился в угар и дым с  ошалелой  поклонницей,  с  утра
сгонял ее за литром на опохмел и стал метелить. Но она сопротивлялась, так
он решил ее резать.
     Соседи на  дикие  вопли  застучали  в  дверь,  задергали,  загрозили:
привычный случай;  опять...  А  девица  вьет  адские  рулады  -  спасайте!
насмерть убивают!
     Пока прождешь вызванной милиции, э. А внизу шлепал себе  с  дежурства
милиционерик. Ему замахали, призвали. Прибегает наверх.
     Из-за двери - радиопьеса ужасов  на  полную  громкость!  Он  грохочет
кулаком, сапогом: милиция! А ни фига. Помогите!!!
     Вышибли с соседям  дверь.  Дух  ханыжный,  в  пустых  стенах  бутылки
катаются.  И  посреди  композиции  артист  Каморный,  опухший   вампир   с
парикмахерской  бритвой:  Иван  Грозный  убивает  свою  дочь.  А-а.  Рычит
безумно, бабу в обхват - и лезвие к горлу!  Еще  шаг!  и  катайте  голову.
Кровь показывается на шее.
     Ай, ой. Ситуация требует мгновенных действий. И милиционер действует:
дергает пистолет и первым же выстрелом в упор очень удачно засаживает бабе
в  бедро.  Их  на  службе  мало  тренируют  на  снайперскую  стрельбу  при
скоротечных контактах. Опыта нет: у него все трясется от зубов до колен.
     Девица оседает, милиционер укрепляет шпалер двумя  руками  -  шар-рах
артисту Каморному да посередь лба. Тот, естественно, бритву выпустил и сам
лег. Порядок восстановлен.
     Соседи протолкнули воздух, ахнули, охнули. Все тихо.
     Блюститель порядка осознал остекленело, соотнес картину с инструкцией
и выпалил третий в потолок. В качестве предшествующего  предупредительного
выстрела.
     Едет милиция, едет скорая:  Бородино!  Девица  лежит  на  стеклотаре,
стоны испускает. В бедре у нее дыра,  на  шее  порез,  под  глазом  синяк.
Артист Каморный лежит смирно. Бритва в крови, из пистолета дымок, у народа
глаза по чайнику.
     Девице - повязка и шина, перебита бедренная кость, артисту  Каморному
- вызывается транспорт везти в морг, участники и свидетели - -  приступаем
к даче показаний. Фельдшер милиционеру: благодарим за  отличную  стрельбу.
Профессиональный юмор.
     Соседи за милиционера горой. Радуются, что отмучились; задоставал  их
Каморный своим талантом.
     На похоронах народу была куча.  От  театра,  от  кино,  венки,  речи:
скорбь. Девки милицию проклинали.
     Того  парня  еле  потом  оправдали.  Упорно  дознавались  о   порядке
выстрелов и меткости попаданий. Еле соседи отовраться помогли.

Меня тут на детекторе лжи проверяли...
В банк решил устроиться кассиром. Они говорят: "Надо проверить, а то вы вдруг 
чужое возьмете!" Я говорю: "А вдруг вы мое тяпнете?" Они спрашивают: "А у вас есть?" 
Я говорю: "А вдруг будет?" Они говорят: "Вот когда будет, тогда и тяпнем! 
А сейчас идите к детектору!"
Ну, подсоединили ко мне провода, говорят: "Смотрите на нас". Я смотрю, а сзади 
них на столе - бутылка.
Тот, который за детектором, спрашивает: "Фамилия?" Я говорю: "Прохоров". 
Он говорит: "Детектор показывает, что вы говорите не то, что думаете!" Я говорю: 
"Вы бутылку со стола уберите, и он будет показывать правильно!"
Убрали. Длинный спрашивает: "Изменяли вы когда-нибудь жене?" Я говорю: "Нет!" 
У маленького шея вытянулась длиннее, чем у длинного. "Почему?" - спрашивает он. 
Я говорю: "Так я же холостой!"
Длинный меня взглядом испепеляет, спрашивает: "Имеете ли связь с преступным миром?" 
Я говорю: "Конечно, имею!" Они говорят: "С кем?!" Я говорю: "Да вот к вам пришел!"
У длинного глаза на лоб полезли. Он их рукой вниз и спрашивает: "Направление какой 
партии вам ближе?"
Я говорю: "Да как их поймешь, если они говорят одно, а получается у них другое, мне 
про что говорить-то: про то, что они говорят, или про то, что у них получается?"
В детекторе что-то щелкнуло, и дым пошел. Который у детектора, говорит: "Ну ты и 
скотина - прибор сломал!" Я говорю: "Я же не виноват, что он мои мысли не понимает!" 
Длинный кричит: "А ты-то сам понимаешь?!" Я говорю: "Да у меня и мысли такой нет - 
свои мысли понимать!"
Ну, починили они, длинный спрашивает: "Есть ли у вас недвижимость за границей?" 
Я честно говорю: "Есть". Длинный с жадностью: "Какая?!" Я говорю: "Могила деда 
на Украине осталась!" Длинный воздухом подавился. А маленький - тут как тут! 
Спрашивает: "Если бы вы пришли к власти, что бы сделали?" Я говорю: "Напился. 
С горя!"
Длинный откашлялся, кричит: "Почему?!" Я говорю: "Потому что у нас всегда: кого 
дружно выбирают, потом дружно матерят!"
У длинного глаза на пол упали. Он их поднял, платочком обтер и начал в уши вставлять. 
А маленький говорит: "Странно, но самописец совсем ничего не пишет!"
Я говорю: "Боится, тварь, правду писать!"
Ну, длинный наконец догадался - вставил глаза куда надо и говорит: "Отвечайте в рифму: 
Европа..." Я говорю: "Плюс". Он говорит: "Не плюй в колодец, пригодится..." 
Я говорю: "Слюна".
У длинного уши зашевелились. А маленький напрягся весь и говорит: "Как вы считаете, 
правильно поступило царское правительство, что продало Аляску Америке?" Я говорю: 
"Нет. Надо было всю Россию продать, сейчас бы уже все лучше жили!"
В детекторе бабахнуло что-то, маленького на пол сбросило, а у длинного уши отскочили 
и стали под потолком летать.
"Верите ли вы, - кричит маленький с пола, - что Россия возродится?!"
Я говорю: "Конечно! Лично меня уже подташнивает и тянет на соленое!"
Тут уши длинного в окно вылетели, маленький в щель под дверью прополз, а я отсоединил 
обуглившиеся провода и пошел устраиваться на другую работу.

Он (по телефону). Девушка, девушка, в чем дело? У меня уже несколько дней 
молчит телефон, девушка?
Она. Как? Разве вам ничего не говорили?
Он. Нет.
Она. А вы открытку получали?
Он. Нет.
Она. Как? Вы же должны были получить.
Он. Да. А я не получил.
Она. Вы должны были получить. (Кладет трубку.)
Он (набирает). Девушка!..
Она. Пятнадцатая.
Он. Уважаемая пятнадцатая. У меня уже три дня молчит телефон.
Она. А вам ничего не говорили?..
Он. Нет, нет, ничего. И открытки не было. А что случилось?
Она. Должна была быть. А из управления вам звонили?
Он. Нет.
Она. Странно.
Он. Что случилось?
Она. Вам изменили номер.
Он. Девушка, миленькая, пятнадцатая, не бросайте. За что? Почему?
Она. Там узнаете.
Он. Может быть, вы знаете, почему нет писем, телеграмм. Уже очень долго.
Она. Как, вы еще не знаете? (Щелкнула. Отключилась.)
Он. Нет, нет. Что случилось? Пожалуйста!
Она (щелкнула, включилась). Уже месяц, как вам поменяли адрес.
Он. Ой! Ай! За что? Куда бежать? Всему дому поменяли?
Она (щелкнула). Нет. Только вам.
Он (растерянно). Что же делать? Я же так жду. А тут приходят письма, повестки на 
фамилию Крысюк. Куда их пересылать?
Она. Постойте, вам что, действительно ничего не говорили?
Он. Нет.
Она. Это вам.
Он. Как?.. Я же...
Она. У вас изменилась фамилия в связи с вводом новой станции. Разве вы не 
получали открытку?
Он. Нет... Что же теперь делать? Меня же никто не знает...
Она (щелкнула). Вас предупредили. Вот у меня список. 
Против вас стоит птичка: .
Он. Нет, нет. Я ничего не получал.
Она. Значит, получите. (Щелкнула, положила трубку.)
Он (набирает). Девушка...
Она. Восьмая.
Он. Мне пятнадцатую, пожалуйста.
Она. Минутку.
Он. Простите, милая пятнадцатая, как меня теперь зовут?
Она. Это Крысюк?
Он. Д-да...
Она. Сейчас, сейчас... Семен Эммануилович.
Он. Так я уже не...
Она. Нет-нет. Это все осталось. Год рождения - 1926.
Он. Мне же сорок два...
Она. Это по-старому. Вам теперь пятьдесят шесть, еврей!
Он. Опять?!
Она. Да. Родители - кулаки-землевладельцы.
Он. Откуда? Что? Какие землевладельцы? Мы из служащих...
Она. Нет, нет. Это изменено. Вам должны были послать открытку, но я вам могу 
зачитать, если хотите.
Он. Да. Да. Обязательно.
Она. Крысюк Семен Эммануилович, пятьдесят шесть лет, из раскулаченных, продавец.
Он. Кто?
Она. Продавец овощного отдела.
Он. Позвольте. Я врач. С высшим. Первый медицинский в пятьдесят втором году.
Она. Нет, нет. Это отменено. Вы продавец.
Он. Где, в каком магазине?
Она. Вы сейчас без работы. Вы под следствием и дали подписку.
Он. За что?
Она. Недовес, обвес. Этого в карточке нет, то ли вы скрывались. Я не поняла. 
Вам пришлют. Там что-то мелкое. Ну, у вас родственники там...
Он. Нет у меня там.
Она. Теперь есть.
Он. Где?
Она. В Турции.
Он. Турки?
Она. Нет... Сейчас палестинцы. Тут написано, что вы подавали какие-то документы. 
Что-то просили.
Он. Что просил?
Она. Тут не ясно. Вам отказано. И от соседей заявление. Просят вас изолировать.
Он. Мы же незнакомы. Я их никогда не видел.
Она. Просьба рассматривается. Скажите спасибо, что у меня время есть. Я не 
обязана отвечать, я завтра ухожу в декрет, так уж сегодня настроение хорошее!
Он. Спасибо вам, пятнадцатая, пусть ваш ребенок будет здоров.
Она. Так что вы сейчас из дому не выходите. Соседи могут избить вас.
Он. Ладно. Спасибо. А тут письма, повестки на имя Крысюка, что делать?
Она. Ну как? Отвечайте. Это вам все!
Он. Простите, у меня дети есть?
Она. Сейчас... Маша, посмотри у Крысюка дети... (Щелкнула.) Минуточку! (Щелкнула.) 
Двое. Сын восемнадцать и дочь двадцать семь.
Он. Где они?
Она. Он спрашивает, где они. (Щелчок.) Уехали в прошлом году.
Он. Они мне пишут?
Она. Минуточку. (Щелчок.) Им от вашего имени сообщили, что вы скончались.
Он. А всем, кто меня вспомнит под старой фамилией?..
Она. Лучше не стоит общаться. У вас и так хватает... Вам еще - курс лечения...
Он. От чего?
Она. Здесь сказано - туберкулез.
Он. Но я здоров.
Она. Сказано - кашель.
Он. Возможно.
Она. Вам тут что-то положено.
Он. Что?!
Она. Штраф какой-то.
Он. Спасибо.
Она. Да! Вы должны явиться.
Он. Ну и черт с ним.
Она. Нет. За деньгами. Перевод был. Но вас не нашли.
Он. Как - не нашли? Вот же находят все время.
Она. Вас не нашли и отправили обратно.
Он. Откуда перевод?
Она. Не сказано.
Он. Скажите, девушка, а внешность мне не изменили?
Она. Вот вы даете. А как же можно внешность изменить? На глупости у меня 
нет времени. (Щелчок.)
Он. Так что же мне делать?
Голос из трубки. Ждите, ждите, ждите...

     Извините, товарищи, я тут немного дергаться буду и порой даже чесаться. 
Это все производственные травмы. Опасная профессия у меня. Я испытателем работаю.
 Испытываю товары народного потребления. Да, очень опасная профессия!
     Видите, шишка на лбу? Это я испытывал первую отечественную дверь на 
фотоэлементах. Нет. Сотрясения мозга нет. В наш отряд испытателей только таких 
набирают, у которых сотрясения чего-чего, а мозга быть не может.
     Недавно, например, новую советскую люстру испытывал. Мраморную. С плафонами 
из гранита. Ой много наших на этом испытании полегло.
     Почему передних зубов нет? Плавленые сырки испытывал. А голова дергается - это 
я от нервного тика успокаивающее проверял. Очень эффективное оказалось! Всего две 
таблетки принял, сразу глаз дергаться перестал - голова задергалась. А глаз застыл 
намертво.
     Вот такой я в молодости сорви-голова был. Даже лекарства отечественные и те 
испытывал. После испытания нашего медицинского пластыря на отрываемость - пересадку 
пятки перенес. От радикулита тоже какое-то средство три месяца в спину сам себе 
втирал. По часасовой стрелке. Теперь на пляже раздеться стыдно. Оказалось, фармацевты 
что-то напутали и наполнили тюбики стимулятором роста усов. Такие усы между лопатками 
выросли! Сзади на пляже - вылитый Буденный!
     Да, чего я только за свою жизнь не испытывал... Электробритвы с ножами от 
сенокосилок, пельмени замедленного действия, конфеты «Сало в шоколаде»... Мышеловки, 
которые один оборонный завод для плана выпустил. С боеголовками. А я должен был 
кусочек мяса зубами достать, без рук...
     Даже первые отечественные баллончики от хулиганов с парализующим газом - и те 
я испытывал. На всю жизнь запомнил. Дело ночью было. Стою за углом, жду хулиганов 
с баллончиком. Идут трое... Еще даже пристать не успели, а я им прямо в глаза как 
прысну! А оказалось, наши опять что-то напутали, и струя бьет в обратную сторону. 
Но все равно здорово помогло. Самого так парализовало, что потом совсем не больно 
было, когда били...
     Одно жалко - опыт передать некому. Детей у меня быть не может. Зря я тогда 
согласился при входе в метро турникет-автомат испытать, в который фотоэлементы забыли 
поставить.
     Вот такая нужная людям профессия. Опасная, но нужная. Потому как, если бы не я, 
у вас самих детей давно быть не могло!
     Я только одного не пойму, вы над кем смеетесь? Я что здесь, один испытатель? Вы 
что, никогда сами в Черном море не купались? Не ездили по автодороге, похожей на 
стиральную доску, в машинах с выхлопной трубой, забеленной в салон? Не ели в Аэрофлоте 
куриц небритых с сырками, плавленными в тринадцатом году в мартеновской печи? В своем 
родном городе никогда не дышали окружающей средой - вечерним выбросом 
тринитилметилуранэтилдебила?
     Так что вы тоже все испытатели! Мы такой народ - испытателей. Недаром нам все 
время говорят одну и ту же фразу: «Тяжелые испытания выпали на долю нашего народа».

   Старый воробей, прислонясь к рваной калоше, обратился  к  собравшимся на 
помойке молодым воробьям: 
   - Ну, птенцы желторотые, что клювы разинули? Да, я тот самый знаменитый стреляный 
воробей Чирик Сорви-голова! Кое-кто  норовит  унести  свой богатый опыт в могилу. 
А я жизнь прожил, можно сказать, стоя одной ногой в могиле, потому делюсь опытом, 
пока второй ногой с вами тут, а не обоими там. Если нет ко мне вопросов - отвечу на 
них подробно. Первый вывод, который сделал на собственной шкуре: "с волками жить - 
не все коту  масленица!" 
   Летел как-то, знаете, с приятелями за город, на банкет. Свалка открылась на сорок 
персон. Вдруг с высоты птичьего полета видим:  на  полянке быки отношения выясняют. 
Два здоровенных бугая сшибаются лбами:  мозг  в мозг! Воробьи врассыпную, а я быков 
разнимать бросился... Цирк!.. Растащил я их... Потому что очнулся, - быков никаких 
не вижу.  Вообще  ничего не вижу. Темнота. Вот так приполз к выводу: одна голова  
хорошо,  а  две лучше, если ты не между ними! С  тех  пор  меня  зовут: 
"Сорви-голова!" Цирк! 
   Вы, конечно, хотите спросить: почему это у меня левый глаз  дергается не так, 
как правый? Хороший вопрос. Отвечаю.  Что  нужно  для  соколиной охоты? Правильно. 
Сокол. А я тогда еще соколом был. Устроили, понимаешь, охоту на медведя. Уже думали 
все, уйдет косолапый! Тут я соколом на медведя р-раз! И в это время один охотник 
(сволочь)  из  двух  стволов  как даст крупной дробью!.. Медведь-то ушел. Я его грудью 
прикрыл. Три дробины принял на себя. Лежат дома в почетном углу, рядом с  шашкой,  
которой меня рубанули казаки... Цирк! Какой вывод выведем на чистую воду?  Помогая 
ближнему, держись от него подальше! 
   Остановлюсь подробнее на эпизоде с военными учениями. Точка.  Тире... Точка... 
Тире... Тире... Точка... Нет, я не заговариваюсь! Просто  блеснул знанием азбуки Морзе. 
Кстати, был у меня товарищ. Знал  эту  азбуку, как никто. Никто не знал, а он знал! 
И уважали все! Потому что никто  не знал, а он знал! Как никто!.. Цирк! О чем это я? 
При  чем  тут  Морзе?.. Заморозки... Ага! О военных учениях! 
   Меня пригласили в качестве наблюдателя. Вернее, никто  не  приглашал, но я 
участвовал. Ну, самолеты, танки и еще кое-что, чего  разглашать  не имею права, потому 
что не помню ни черта, а то бы с удовольствием  разгласил! Я тогда, как сейчас помню, 
очутился на стороне синих! Они  еще  в желтом были для маскировки... Когда мы в атаку 
пошли на зеленых, те  засандалили ракету "земля - воздух". А я как раз в воздухе был...  
Цирк!.. Как говорится, грубо говоря, смелого пуля боится, а ракета, оказывается, не очень! 
Другими словами, в жизни всегда есть место подвигу, хочешь  ты того или нет! У каждого 
должна быть голова на плечах или в любом  другом удобном для нее месте... Хотя лично мне 
кажется, что  сегодня  январь... Цирк! После прямого попадания в ракету у  меня  шок  
случился.  Шокнутый немного, хотя в глаза не бросается. Да плюс, вернее,  минус,  
несмыкание клюва. Не смыкается клюв, зараза! Хочу чирикнуть, - не могу! Вместо чирка - 
"цирк" получается! Говоришь одно, а понимают  другое.  Я  ж  говорю "цирк"! 
   Отойдите подальше, счас буду при вас делать выводы. Что же это:  случайность 
эпизодности? Или идиотизм закономерности?  Формулирую  формулировку формулы: 
"Не плюй в колодец, если клюв не смыкается!" 
   Есть вопросы? Нет?! Не слышу! Уж год ни черта не слышу! Полный Бетховен! Зато на 
ошибках мы что делаем? Учимся, желторотики! Ученье, товарищи, свет, потому что 
ошибок тьма!.. Но я ни об чем не жалею. Жил по полной программе. Есть что вспомнить. 
Жаль нечем. Остается на старости  лет одно: щедро делиться опытом с молодежью. Чем я 
занимаюсь  по  месту  жительства, поскольку вчера угодил ногой в мышеловку!  
Слава  богу,  не  в первый раз. Дай бог, не в последний! То есть, нашел свое место в  
жизни, будь оно проклято!.. Чего и вам желаю.